Магнетрон - Страница 55

Между тем все последние годы Горбачев и его сотрудники вели наблюдения за сигналами, отраженными не только от ионосферы. В процессе своих исследований они обнаружили, что отражение радиоволн получается также и от самолетов. Многие радисты, подобно Горбачеву, изучали отражение сигналов от самолетов, дирижаблей, кораблей, наземных объектов. Но Евгений Кузьмич Горбачев первый начал в связи с этими наблюдениями производить серьезные работы по созданию аппаратуры «для видения в темноте и в тумане».

Как раз когда Веснин окончил институт и приехал работать на завод, Горбачев начал строить передвижную установку для обнаружения самолетов. Заказы на отдельные узлы этой установки были размещены в ряде организаций. И, в частности, высоковольтный выпрямитель для питания передатчика поручено было создать бригаде промышленной электроники, руководимой Муравейским. Так как установка радиообнаружения самолетов выполнялась по заданию Наркомата обороны, то организациям, строившим отдельные узлы, не сообщалось назначение этих узлов. Выпрямитель, выполнявшийся в бригаде промышленной электроники, имел ряд специфических особенностей, и данные его резко отличались от данных выпрямителей, применяемых в обычных передатчиках. Поэтому даже проницательный Муравейский не мог точно представить себе его назначение.

Когда Горбачев получил наконец этот выпрямитель, то оказалось, что использовать его он не может: из-за выступающих ручек переключателей выпрямитель не умещался в установке.

Молодые люди, спорившие о поэзии в парке завода, ничего этого не знали. И после того как человек с русой бородкой и мягкими усами прошел мимо, никто о нем уже и не думал.

Муравейщина

Саня декламировал истошным голосом стихи из поэмы Маяковского «Ленин» и требовал, чтоб к штыку приравняли перо.

Несмотря на то что большинство сочувствовало не Муравейскому, а Соркину, все же многие не могли сдержать улыбку, слушая Санину пламенную декламацию.

— Вот это поэт! — кричал Саня. — Он сознательно отрекся от воспевания всяких там померанцев. Он отдал свое гениальное перо в услужение сегодняшнему часу, настоящей сегодняшней действительности и проводнику ее — советскому правительству и партии.

Наташа вскочила со скамьи, подбежала к Сане и пожала ему руку.

— Мы, молодежь, — продолжал Соркин, — хотим создать свое, новое отношение к жизни, к любви, а такие, как Муравейский, опутывают нас проклятой мистикой. Владимир Ильич Ленин в письме к Горькому, которое мы прорабатывали на занятиях политкружка, писал, что католический священник в сутане, растлевающий девушек, не так страшен, как демократический поп без рясы, закручивающий нам голову красивыми словами. Поэтому я боролся, борюсь и буду бороться до конца с муравейщиной во всех ее проявлениях!

— Почему муравейщиной? — улыбнулась до того молчавшая Валя. — Может быть, правильнее сказать «муравейковщина»?

— Нет, уж если по всем правилам грамматики, то следует говорить «муравейсковщина», — отозвался сам Михаил Григорьевич.

Гудок, известивший о конце обеденного перерыва, прервал эту оживленную беседу.

— Даже Валя, и та заговорила, — сказал Муравейский Веснину, когда они пришли в лабораторию. — А вы чего молчали?

— Мне интересно было слушать.

Насвистывая, Муравейский некоторое время наблюдал за Костей, который протирал шлиф для вакуумной схемы.

— Так ты, дорогуша, неделю провозишься.

Подойдя к верстаку, он взял у Кости из рук шлиф:

— Вот как это надо делать! Что касается этого убогого Соркина, — сказал затем Муравейский, — то я тоже мог бы показать ему, как надо спорить о поэзии. Стоило бы ему, например, вспомнить о современнике Пушкина прекрасном поэте Баратынском, и мой, как его там называли, Пастернак был бы сразу положен на обе лопатки.

Веснин покраснел: он не знал Баратынского.

Не искушай меня без нужды, —

запел приятным баритоном Михаил Григорьевич,—

Возвратом нежности твоей.
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней…

Это и есть Баратынский. Понятно?

Насладившись смущением Веснина, Муравейский продолжал развивать свою мысль.

— А теперь перейдем к Пушкину.

Муравейский принял позу-, в которой изображен Пушкин на памятнике работы Опекушина на Пушкинском бульваре в Москве, затем откинул голову и продекламировал:

Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно;
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым Им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.

Детям в школе это вдалбливают беспощадно, так что это, несомненно, и вам известно.

Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия…

Баратынский, как и многие современники Пушкина, тоже пытался откликнуться на победы русского оружия, на рост политической мощи России. Но как он это сделал?

…Стокгольм оцепенел,
Когда над ним, шумя крыламн,
Орел наш грозный возлетел!
Он в нем узнал орла Полтавы!
Все покорилось. Но не мне,
Певцу, не знающему славы,
Петь славу храбрых на войне.

Как видите, Баратынский, выражаясь языком Сани Соркина, не смог поднять социальную тематику. И вот вам результат: в школьных учебниках лишь вскользь упоминают имя Баратынского, хотя стихи его прекрасны, а Пушкиным истязают учащихся с первого и до последнего класса. Скажу больше. Попробуйте-ка, сдавая экзамен в высшее учебное заведение, на вопрос об образах женщин в русской литературе забыть об этой плаксе и ханже Татьяне! Но экзаменатор искренне удивится, если вы вдруг вспомните о бедняжке Эде Баратынского