Магнетрон - Страница 11

— Синельниково! — объявил проводник, проходя по вагону.

Веснин приподнял край шторы и увидел невысоко над землей, под окнами замедляющего ход поезда, разноцветные огни. При свете фонарей слабо поблескивали рельсы, тусклые от росы.

Далеко-далеко на горизонте узкая светящаяся полоса прорезала тьму безлунной ночи. На станционных часах, мимо которых медленно тащился поезд, было сорок минут первого. На перроне толпились люди. Одни выходили, другие входили в вагоны. По перрону прошел дежурный в красной фуражке. Прозвонил колокол, висевший под часами. Состав дернулся, задребезжал чайник на столике в вагоне, и опять мерно застучали колеса.

— А? Как? В чем дело? — пробормотал спросонья пассажир, лежавший напротив Веснина, и опять захрапел.

Веснин повернулся на бок, лицом к стене. На стене было кем-то из прежних пассажиров нацарапано: «Итак, в путь-дорогу».

«Да, вот именно в путь-дорогу», — повторил про себя Веснин.

И хотя глаза его слипались, он все же снова потянулся к окну и стал смотреть в узкую щель, темневшую между оконной рамой и шторой.

Он увидел железнодорожную насыпь, удивительно высокую и узкую. На насыпи сидел технический директор завода Константин Иванович Студенецкий и, напевая свою любимую песенку: «Вверх, вверх, вверх, стремиться надо вверх!» — усердно стучал звонким маленьким молоточком по рельсам. Веснина удивила одежда Константина Ивановича: кожаный передник и остроконечный красный колпак. Веснин присмотрелся внимательнее и убедился, что это был не технический директор Ленинградского электровакуумного завода, а просто самый обыкновенный гном, румяный коренастый старичок, такой же быстрый и легкий, как Константин Иванович, с такими же крепкими квадратными зубами. Только борода у него была не серебряная, а ярко-красная. Веснин не успел сообразить, добрый это гном или злой, как на насыпь выскочило еще множество таких же коротконогих бородатых человечков в колпаках и фартуках. У одних в руках были клещи, у других — топорики и молоточки, которыми они стучали по голубым рельсам. Человечки двигались очень быстро, их остроконечные колпаки и рыжие бороды мелькали вдоль всей дороги подобно языкам пламени. Красные сполохи трепетали в небе, дрожали на тучах, отражались на рельсах. Вдруг человечки подбросили вверх свои инструменты, захлопали в ладоши и запели: «Чайте-чайте, получайте!» А молоточки, пилы, клещи и лопаты плясали в воздухе, вызванивая мелодию, которая Веснину очень понравилась, и он сам стал подпевать человечкам, и голос его звучал так же тонко и звонко, по-птичьему.

«Чайте-чайте, получайте!» — пищали они все вместе.

А эхо вторило густым, раскатистым басом:

«ПО-ЛУ-ЧАЙ-ТЕ!»

И все это звучало так близко, громко, естественно, что Веснин в изумлении проснулся.

Проводник с брезентовой книжкой в руках стоял в купе:

— Прошу, получайте билеты.

Шторы были отдернуты. За окном, по белому утреннему небу, вровень с поездом катилось солнце, огромное и плоское, как колесо.

Веснин получил билет, сдал постель и пошел умываться. Над краном висело обычное вагонное мутно-зеленое зеркало. Веснин увидел в нем свое лицо. Освеженный холодной водой, с мокрыми, коротко подстриженными волосами, он выглядел еще моложе, чем был. Это его, как всегда, огорчило. Когда он вернулся на свое место в купе, чайник уже не звякал. Он стоял, с плотно привязанной крышкой, на коленях у своего владельца.

* * *

Поезд, замедляя ход, приближался к Ленинграду. Веснин, всего два дня назад покинувший солнечный Севастополь, где женщины и дети ходили уже без чулок, в одежде с короткими рукавами, был огорчен, увидев за окном хлопья мокрого, липкого снега.

Из недавнего прошлого

Завод, на котором работал Веснин, был в ту пору одним из крупнейших электротехнических предприятий Советского Союза. Завод этот вырос и расширился за годы первых пятилеток. Но история его начинается с дореволюционного времени — с 1911 года. Эта дата была выложена белыми кафельными плитками по фронтону красного кирпичного корпуса. В 1911 году известный предприниматель Глеб Алексеевич Разоренов решил основать в Петербурге производство электроосветительных ламп. В те годы электроосветительные сети в России быстро расширялись, и спрос на электролампы неуклонно возрастал. Дело сулило прибыль верную, основательную.

В 1873 году русский изобретатель Александр Николаевич Лодыгин создал лампу, в которой электрическим током накаливался угольный стержень. Затем Лодыгин предложил применить в лампе накаливания нить из самого тугоплавкого металла — вольфрама. В наше время во всех лампах накаливания применяется только вольфрамовая нить. Но в те годы, когда Разоренов начал строить свой завод, еще выпускались лампы и с угольной нитью, и с танталовой, и с осмиевой. Вольфрамовая нить только начинала входить в промышленную практику. Лодыгин строил ламповые заводы во Франции, в Бельгии, в Америке. Разоренов, понятно, был заинтересован в том, чтобы лампы его завода были не хуже иностранных. Он вел долгую переписку с Лодыгиным, но все же не решился поручить ему оборудование своего предприятия. Решающим доводом в этом случае послужило то обстоятельство, что Лодыгин был соотечественником Разоренова.

«Русский человек на трех сваях стоит: „авось“, „небось“ да „как-нибудь“, — любил повторять Глеб Алексеевич. — Эти русские изобретатели с опасным жаром в глазах, эти отечественные самородки с пачкой засаленных рекомендаций, отзывов и письменных показаний свидетелей — признаться, я их боюсь… Возможно, конечно, что все они гении, но я-то ведь не римский патриций Меценат и не друг заключенных доктор Гааз. Я предприниматель, обязанный увеличивать тот капитал, который непрерывно от поколения к поколению увеличивали для меня мои предки. Такая деятельность содействует общему прогрессу нашей отсталой страны и, в частности, косвенным образом улучшает материальное положение этих самых наших доморощенных Ньютонов и собственных Платонов. Лишь забота о процветании отечественной промышленности вынуждает меня обращаться к услугам иностранцев. Там, знаете, работают без этих восхитительных порывов фантазии, но зато точнее, добросовестнее, аккуратнее. Особенно это относится к немцам».