Магнетрон - Страница 91

Довольно высокий, слабый голос не шел к широким плечам и всей несколько грузной фигуре Мочалова.

Студенецкий отвечал тоже очень тихо, стараясь попасть в тон собеседнику:

— Пока на ионосферной станции занимаются свободным творчеством, так сказать… И я не считал возможным это планировать…

Веснин не прислушивался к разговору, ему хотелось, чтобы беседа длилась как можно дольше. Сидя под прикрытием. гигантской модели, он жадно всматривался в черты человека, которого относил к категории великих.

Но на самом деле Мочалов был не первым великим ученым, которого Веснин видел так близко. Этого наименования был также достоин и академик Крылов, к которому Веснин приходил с письмом от Рубеля.

Крылов был почти вдвое старше Мочалова и за свою долгую жизнь много успел поработать для процветания, славы и чести своей родины. Но область, в которой работал Алексей Николаевич Крылов — кораблестроение, компасное дело, приближенные вычисления, — все это было далеко от интересов молодого электрика, и всей значимости его работ Веснин не мог оценить

Известность распространяется по свету узкими тропками. Каждой отдельной отраслью науки занимается сравнительно немного людей. Все они — это поверхность одной реки по отношению ко всему пространству материков. Капитан может быть известен, популярен в той части реки, где ходит его судно. Но стоит этому капитану отъехать на несколько километров от знакомого берега — там другой мир, свои ветры и грозы, свои интересы и страсти… Адмирал Крылов действовал за пределами того мира, в котором работал Веснин.

Вот почему Веснину казалось, что из всех людей, каких он знал, только Мочалов излучает нечто ему одному присущее, определяемое неясным словом — обаяние, что его негромкий голос удивительно гармонично сочетается с легкой сутуловатостью, что большие руки Мочалова — настоящие руки ученого. А крупная, коротко остриженная голова говорит о высоком уме ее обладателя.

Много лет спустя, когда уже ни Крылова, ни Мочалова не было в живых, Веснин вырос достаточно сам, чтобы по достоинству оценить обоих ученых.

Закончив разговор со Студенецким, Мочалов обратил внимание на Веснина, сидевшего в углу кабинета.

— Вы ко мне, товарищ?

Веснин подошел к столу.

— Я хотел бы поговорить с вами, Александр Васильевич, о генераторе сантиметровых волн.

В светлых глазах Мочалова вспыхнули золотистые искры:

— Как вы производили измерения?.. Мощность?.. Срок службы?

Веснин, не ожидавший подобных вопросов, молчал.

— Какую волну вы получили?

— У меня пока только проект, предельную длину волны и мощность я еще не могу уверенно назвать. Я думаю сделать анод в виде ряда секторов и через один подключить их к концам колебательного контура. Сам контур я предполагаю выполнить полого типа.

— Думаете? Предполагаете? — поднял брови Мочалов. — Есть у вас конструктивный чертеж?

Веснин был так огорчен, увидев Студенецкого вместо Мочалова, так счастлив, услыхав голос Мочалова, так подавлен, сидя под сенью гигантской модели электронной лампы, что теперь, когда наконец пришла очередь самому говорить, у него уже не было сил ни для переживаний, ни для волнений. Он говорил спокойно, почти безучастно. Это оцепенение показалось Мочалову чем-то вроде тупости.

А Веснин, прислушиваясь к своему голосу, который стал непривычно скрипучим, с ужасом сознавал, что говорит совсем не так, как следовало бы ему сейчас говорить, и рассказывает не то, что хотел рассказать. Лежа в палате, он с предельной ясностью мог представить себе свой генератор, в котором электронный поток образует нечто вроде колеса со спицами. Воздействие магнитных и электрических полей приводит это электронное колесо в быстрое вращение; спицы, переходя по пластинам анодов, возбуждают высокочастотные токи… Но сейчас…

Веснин видел, как золотистые огоньки, затеплившиеся в глазах Мочалова в начале этой беседы, погасли; видел, что Мочалову стало скучно.

— Есть у вас чертеж? — повторил Мочалов.

Веснин словно очнулся. Он вытащил из верхнего кармана пиджака сложенный вчетверо скорбный лист, на обороте которого был изображен новый вариант магнетрона.

Мочалов внимательно посмотрел на рисунок, когда Веснин, расправив листок, положил его на стол.

— Если бы вы уважали свою работу, то не принесли бы ее сюда в таком виде, — произнес академик, улыбнувшись одним правым углом рта. — К сожалению, тут дело не только во внешнем оформлении чертежа, хотя и это тоже очень важно. В вашей конструкции, — продолжал Мочалов, — нельзя сочетать высокие мощности с высокими частотами. Если бы вы начали делать такой прибор, то столкнулись бы с проблемой отвода тепла.

Веснин, забыв о себе, жадно впитывал каждое слово своего собеседника. Он глядел на Мочалова сияющими глазами, весь подавшись вперед, стремясь понять его идеи, мысли, замечания.

— Для получения предельно коротких волн большой мощности надо органически срастить колебательный контур и аноды… правильнее будет сказать, что сам колебательный контур должен иметь участки, воспринимающие электроны, — говорил Мочалов.

— Как я наглупил, как наглупил! — рассматривая свой рисунок, бормотал Веснин. — Почему я все время считал, что колебательный контур — это одно, а электроды лампы — это нечто отдельное… Ясно, что надо это срастить, слить воедино. Какие же я делал глупости!

— Молодость на то и дана, чтобы делать глупости, — возразил Мочалов.

Перемена в отношении Мочалова к Веснину не ускользнула от Студенецкого: