Магнетрон - Страница 77

Веснин все еще дулся. Ведь несколько минут назад технический директор говорил ему: завод — это не исследовательский институт, государство заинтересовано прежде всего в его, Веснина, работе как рядового инженера. Фогель также напомнил ему не так давно, что молодой инженер должен больше думать о производстве.

Веснин, не желая встретиться взглядом с Артюховым, еще ниже опустил голову и, разглядывая политическую карту мира, которая лежала под стеклом на столе, начал бормотать себе под нос нечто несуразное о долге и чести рядового инженера, о своих обязанностях, которыми он якобы пренебрегал ради магнетрона.

— Для чего вы мне, молодой человек, все это рассказываете? — резко оборвал эти излияния Артюхов. — Право на науку, право на исследования? Чтобы я вас опровергнул? Хорошо, опровергну, но, простите, так, что вам придется краснеть за свое малодушие. Известно ли вам, что военный корабль «Витязь», которым некоторое время командовал адмирал Макаров, вошел в историю знаменитых кораблей, рейсы которых произвели большие открытия в океанографии? В предисловии к своему отчету об этом плавании Макаров ставит вопрос: «Мешают ли работы по изучению моря содержанию военных кораблей в боевой готовности?» И он приводит характерные примеры из истории военно-морского флота, подтверждающие тот факт, что корабль, исправный в одном отношении, исправен и в других отношениях и что чем деятельнее человек, тем он лучше умеет пользоваться временем. «Здравый смысл и требования службы, — писал Макаров, — не дадут разумному командиру увлечься в сторону, упустить из виду его прямую задачу — подготовку к бою».

Но, прибавлю уже от себя, готовность к бою не помешала Макарову на военном корабле вести научную работу.

В кабинет вошла плотная, широкоплечая девушка — секретарь комсомольской организации завода Маруся Логинова.

Она крепко пожала руку Артюхову и Веснину и спросила секретаря парткома:

— Не помешала?

— Нет, — отвечал Артюхов, — ты, как всегда, пришла точно. Но я несколько задержу тебя. Было тут у меня одно маленькое дело к товарищу Веснину, и теперь я попрошу подождать, пока соберу нужные бумаги.

Пока Артюхов разбирал свой портфель, доставал из шкафа нужную папку, одевался, Маруся говорила Веснину:

— Сегодня у вас в лабораторном корпусе вывешен новый номер стенной газеты. Останавливает внимание одна из карикатур. Нарисован человечек в крохотной кепке с пуговкой на затылке, в коротеньких сапожках, в синем комбинезоне с застежкой-молнией. Вместо лица белое пятно, на груди слева, где принято носить комсомольский значок, нарисована большая золотистая муха. Подпись гласит: «Новоиспеченный комсомолец, или песня без слов»…

— Как можно было это делать! — перебил Веснин. — Ведь Костя болезненно самолюбив.

— Он подошел к газете одновременно со мной. Увидев карикатуру, он снял свой комсомольский значок и хотел отдать мне.

— Это на него так похоже, но это он, конечно, сделал необдуманно, сгоряча.

— Я ему сказала: «Товарищ Мухартов, это ведь не простая булавка, а знак принадлежности человека к той организации, которая носит имя Ленина». Покраснел, надулся. А потом тряхнул своим чубом и говорит: «Век не забуду я ваших слов, большое вам спасибо». И убежал.

— Я очень виноват во всей этой истории, Маруся, — сказал Веснин.

Когда все трое были уже в коридоре, Артюхов, запирая дверь кабинета, обратился к Веснину:

— А вы, Владимир Сергеевич, готовитесь к совещанию по магнетронным генераторам сантиметровых волн? Мы ждем от вас обстоятельного доклада.

В конце дня, снимая свой табельный номерок е доски, Веснин снова увидел Муравейского, но прошел мимо него молча, отвернувшись.

Но Михаил Григорьевич нагнал его у выхода:

— Володя, я вижу, вы окончательно деморализованы. Это потому, что вы сегодня начали действовать, не посоветовавшись со мной. Вы были у Пахарева, ходили к Студенецкому и, очевидно, пустили слезу в кабинете Артюхова. И чего вы достигли своими спонтанными эмоциями?

— Убедился, что действительно во всем происшедшем виноват меньше всего Костя.

— Что касается данного происшествия, то здесь не так страшен пожар, как страшна паника. Вы поддались панике. Я же действовал рассудочно, не отдаваясь во власть чувствам, холодно, строго научно. Я обратился к Кодексу законов о труде. Ни Студенецкий, ни Жуков, ни даже сам начальник главка товарищ Дубов через КЗОТ перескочить не могут.

Веснин мог злиться на Муравейского только до той минуты, пока тот не начинал говорить.

Подобно чарующему пению мифической сирены, речи Муравейского могли заворожить и не такого простодушного слушателя, как Веснин.

— Что же могут сделать по КЗОТу с нашим подзащитным? — строго и внушительно произнес Михаил Григорьевич.

И, не дожидаясь ответа, продолжал:

— Администрация вправе применять следующие меры взыскания: сделать замечание, поставить на вид, объявить выговор, строгий выговор, и, наконец, самая строгая мера — это увольнение; увольнение просто и увольнение с отдачей под суд. Под суд Костю отдать нельзя: нет состава преступления. За нарушение же труддисциплины полагается применять административные взыскания в возрастающем порядке. У Кости же до сих пор не было ни одного замечания.

Веснин готов был расцеловать Муравейского.

— Если бы Студенецкий и подписал приказ об увольнении слесаря К. И. Мухартова, — не спеша, обстоятельно разъяснил Михаил Григорьевич, — то заводская РКК, наша справедливая расценочно-конфликтная комиссия, отменила бы это неправильное решение дирекции. А если бы дирекция и с этим мнением РКК не согласилась бы, то Костя мог бы добиваться восстановления через суд. Как я уже выяснил, приказ об увольнении Кости не будет издан. Я говорил с юрисконсультом завода. Он сообщил, что Косте объявят выговор и переведут из лаборатории в места не столь отдаленные — в отдел главного механика. А потом, через несколько месяцев, мы вернем нашего друга из ссылки вновь в лоно промышленной электроники.