Магнетрон - Страница 27

На деле же весь позавчерашний вечер и часть ночи Михаил Григорьевич посвятил вращающимся пирамидам «Гастронома № 1».

Дело с витриной уже близилось к желанному завершению, когда автор проекта художник Вася Светлицкий пошел на экзамен по теории композиции. Вернувшись с экзамена, юноша вдруг обнаружил, что оконная витрина никак композиционно не перекликается с плодоовощным стендом внутри одного из помещений магазина. Два дня художник не брался за кисть. На третий день Вася с сияющим видом заявил Муравейскому, что нашел выход из положения:

— Мы разбросаем по витрине фрукты и овощи с газосветными лампами внутри. А вращающуюся пирамиду мы увенчаем гроздьями газосветных ламп, стилизованных под виноград.

— Я всегда имел склонность к чистому искусству, — произнес Михаил Григорьевич, внимательно выслушав юного Светлицкого. — Но вам, Вася, хорошо: вы сирота. А я человек семейный, я обязан кормить свою мать. Резюмирую: за те же деньги дело с виноградом не пройдет.

Питомец факультета станковой живописи яростно вопил о законах перспективы, о контрастах, об искусстве вообще. Вася грозил отказаться от всей работы и снять свою фамилию с витрины, если Муравейский не завершит карусель-пирамиду гроздьями винограда, наполненными светящимся неоном.

— А вы уверены, что такая идея не будет противоречить принципам социалистического реализма? — не сдавался Михаил Григорьевич.

— Заостренная вершина пирамиды требует, чтобы с нее полого ниспадали удлиненные гроздья, подобно тому, как падают вниз кисти бледно-зеленых цветов с вершины пальмы, — парировал Светлицкий.

Газосветный виноград грозил отнять еще несколько вечеров, и Муравейский твердо решил, что делать его не будет:

— Юноша, вы только вступаете в жизнь. Остерегайтесь ложных эффектов. Как можно под виноградом ставить пивную бутылку? Ведь пиво варят из хмеля и солода.

— При чем тут пиво? — горячо возражал Вася. — Здесь может стоять монолитная группа виноградных вин. Ну, как их там? Советское шампанское… Красное вино…

— Мускат, токай, цинандали… — подхватил девичьим голоском Сельдерихин, в восторге от высокоидейного подхода к работе двух так дешево обошедшихся магазину специалистов.

— Рислинг, салхино, — подражая Сельдерихину, проворковал Муравейский и затем рявкнул во всю силу своего мощного баритона: — Вер-р-рмут, кагор-рр! А пиво… пиво где будет отражено? Ему нет места в витрине! Я голосую за пивную бутылку, которая прекрасно уставится наверху карусели. Просто и солидно.

В конце концов, Сельдерихин согласился, что реальное пиво будет выглядеть солидней, чем какой-то стеклянный виноград.

Когда спор этот был окончательно решен, Вася встал, вынул из кармана договор с «Гастрономом № 1» и бросил его на стол:

— Аванс я верну вам из первой же стипендии.

Губы его дрогнули, но он удержался и, не прибавив более ни слова, пошел к двери.

— Постойте, Светлицкий! Постойте!.. — простонал Сельдерихин, которому хотелось накормить мальчика ужином. — Погодите! Мы еще договоримся.

— Искусство не терпит компромиссов! — крикнул художник и убежал, хлопнув дверью.

— Я тоже был таким когда-то, — вздохнул Муравейский, накладывая себе на тарелку зернистую икру десертной ложкой.

Поужинав, он пошел домой и лег спать.

О сантиметровых волнах Михаил Григорьевич вспомнил только в ту минуту, когда увидел Веснина. Но он тут же принял решение: стать пайщиком в этом предприятии. На этом деле, казалось ему, он ровно ничего не терял.

Муравейский сказал Веснину экспромт. Для Муравейского это была лишь игра. Веснин же, как и каждый, кто создает нечто новое, нуждался в сочувствии. Он преисполнился благодарности к человеку, который, как он думал, отважно ринулся с ним в море исканий, великодушно решил разделить и труд, и возможные неудачи. Меньше всего думал в эту минуту Веснин о славе, которая показалась такой близкой Муравейскому.

Докладная записка на имя директора заняла у Муравейского не более получаса. Еще до обеденного перерыва он ворвался в секретариат дирекции.

Секретарь дирекции Алла Кирилловна Силина, выслушав просьбу Муравейского пропустить его к Жукову, сказала:

— Вопросами, связанными с лабораторией, занимается Студенецкий…

— Который, к сожалению, еще не вернулся из командировки, — перебил Муравейский.

— Лабораторией занимается Студенецкий, — повторила тем же спокойным тоном Алла Кирилловна, — и вам, следовательно, надлежит обратиться к его заместителю Августу Августовичу Фогелю.

— Чтобы не сказать больше, не так ли? — усмехнулся Муравейский.

Алла Кирилловна не ответила и молча продолжала разбирать корреспонденцию и записывать ее в журнал.

Муравейский не опустился, а скорее рухнул на ближайший стул:

— Алла Кирилловна! Речь идет о деле государственной важности, о работе оборонного значения. Решение необходимо принять срочно.

— Мне кажется, — возразила секретарь дирекции, — что вашего непосредственного начальника Аркадия Васильевича Дымова никак нельзя упрекнуть в бюрократизме. Вам не к чему тратить время, ожидая приема в дирекции. Предоставьте решение вашего вопроса Дымову.

Муравейский смотрел на Аллу Кирилловну и думал:

«Сколько на свете женщин, и какие они все разные! Какой ключ, какая отмычка нужна для того, чтобы пролезть в душу этой особы средних лет?»

— Как вы строги и как величественны, — вздохнул Муравейский. — Вы похожи на королеву нидерландскую Шарлотту. Если бы я был Рубенсом, — продолжал он, — дорого дал бы я за право написать ваш портрет… Но вместо этого я вчера весь вечер до поздней ночи писал докладную на имя директора завода, которую надеялся ему лично вручить. Инженер моей бригады Веснин был в командировке в Севастополе. Этот Веснин удачно вывернулся там из довольно неприятной истории с тиратронами, он, так сказать, не подкачал. Возможно, конечно, вы об этом еще не знаете… Но не о том речь. Когда Веснин докладывал мне о своих переговорах на корабле, у меня возникла совершенно потрясающая идея. Это настолько важно и ценно в общегосударственном масштабе, что я готов пожертвовать всем…