Магнетрон - Страница 138

138

Поздно вечером пришел Рогов, полюбовался креслом и сказал Веснину:

— Не совсем складно это получается, Володя. К тебе едет мать, а ведь боюсь, что здесь ей будет не очень-то покойно, в такой шумной компании. Я на твоем месте похлопотал бы об отдельной площади.

— Ну ладно, — наконец решил Веснин, — попытка не пытка.

На следующий день они с Роговым зашли в завком.

Карпова сказала им, что подавать заявление относительно охтенского дома уже поздно:

— Все материалы по этому вопросу из завкома переданы в дирекцию. Вы пойдите на прием к Жукову. Может быть, для вас, как для научного сотрудника лаборатории, сделают исключение. Тем более вам недавно была вынесена в приказе по заводу благодарность за успешную разработку сварочных прерывателей.

Веснин пошел в секретариат дирекции. Он считал себя обязанным, хоть это и было ему очень неприятно, обойти со своим заявлением все инстанции.

«В конце концов, я должен что-то сделать для матери, если это не будет в ущерб кому-то другому».

С этими мыслями он положил свое заявление на стол секретаря дирекции.

— Вам надлежит обратиться к Фогелю. Он теперь замещает директора по общим вопросам, — сказала Алла Кирилловна. — Если вам не удастся уладить этот вопрос с Фогелем, то в субботу вы сможете поговорить с Жуковым. У него будет прием по личным делам. Я могу записать вас.

Веснин пошел к Фогелю.

Август Августович принял младшего научного сотрудника лаборатории очень приветливо:

— Я чрезвычайно рад, что имею этот маленький момент, дабы поблагодарить вас. С тех самых времен, как я направлял вас в цех радиоламп, аноды не отваливаются. Производство идет без брак.

После этого Фогель очень любезно и весьма пространно стал разъяснять Веснину, в чем именно состоит сложность специфики внесения еще одной фамилии в согласованный с заводским комитетом список.

Он говорил так четко, толково и много, что Веснин, еще не получив отказа, взял свое заявление обратно.

Алла Кирилловна считала одной из своих основных обязанностей направлять всех желающих говорить с Жуковым в другое русло. Предложение записаться на прием, которое она сделала Веснину, было с ее стороны признаком большого внимания и доказательством законности просьбы. Веснин этого не знал и, выйдя от Фогеля, направился прямо в лабораторию.

Когда он вечером рассказал Рогову о неудаче своего ходатайства, тот в ответ рассмеялся:

— Все к лучшему! Ты часто жаловался, что тебе мешает работать тишина. Неизвестно, удалось бы тебе попасть в новом доме в квартиру, где у соседей был бы такой же звучный аккордеон, как у Дульцина с Матушкиным. Нет-нет, Володя, — продолжал Рогов уже совершенно серьезно, — все прекрасно улаживается. Матушкин, оказывается, сегодня уезжает в командировку надолго, и я договорился с ними, что переселюсь к Дульцину. А затем… — Рогов замялся, — возможно, я еще до конца года выеду отсюда… В общем, все не важно, — перебил он сам себя. — Наша комната сейчас в твоем полном распоряжении.

— Григорий… — с чувством начал Веснин.

— Владимир… — тем же торжественным тоном произнес Рогов, и оба начали мериться силами.

Рогов споткнулся и упал прямо в кресло.

— Уфф, — сказал он, — шикарная вещь!

Веснин взглянул на часы и побежал на вокзал.

Сын

Уже на вокзале, едва увидев свою мать, Веснин понял, что не одно только желание повидаться с ним побудило ее приехать в Ленинград.

«Хорошо, что мне удалось записать ее к Петрову, — думал он, глядя на ее пожелтевшее лицо. — Петров — ученый с мировым именем, врач, делающий чудеса».

Лариса Евгеньевна знала, что болезнь ее неизлечима. Когда она решила наконец обратиться к врачам, оказалось, что все безнадежно запущено. Ей довелось испытать несколько мучительных приступов, во время которых человек забывает об окружающем и ощущает только свою боль. Киевские врачи не отваживались на операцию, и Лариса Евгеньевна приехала посоветоваться о возможности такой операции с профессором Петровым. Отчеты о его хирургической деятельности она встречала в «Медицинской газете», которую продолжала просматривать и после смерти мужа. Она знала, что Петров не избегал возможности риска.

Веснин помнил свою мать совсем молодой, какой она была в те времена, когда вместе со своими детьми гуляла на Владимирской горке над Днепром, какой она была под Новый год, когда, засучив рукава, делала праздничный пирог… Веснин ожидал, что встретит мать такой, какой она была больше года назад, в день его отъезда из Киева. Но теперь во всем ее облике — в манере говорить, улыбаться — появилось нечто новое, незнакомое, чуждое и немного жалкое. Она стала как будто меньше ростом, стала торопливее в движениях.

На лестницу поднимались очень медленно. Мать была благодарна сыну за то, что он подолгу стоит на каждой площадке лестницы. Он объяснял эти остановки весом чемодана.

— Там лежит для тебя подарок, на нем груз почти полуторавековой давности, — пошутила Лариса Евгеньевна. — Понятно, тащить тяжело.

Увы, чемодан, подарки — все это были темы, за которые и мать и сын цеплялись, чтобы искусственно поддержать разговор. Долгая разлука воздвигла между ними незримую грань, и сквозь нее, казалось, уже никогда не проникнет та близость, при которой взаимопонимание достигается и без помощи слов.

Когда был распакован чемодан, мать достала свой подарок. Это был маленький томик в кожаном переплете. На пожелтевшем титульном листе значилось:

138