Веснин понимал, что это он сам придал делу такой оборот, но он теперь не видел возможности здесь на собрании провести грань, отделить внеплановые магнетронные работы от «частной практики» Муравейского. Ведь многие из заказов на магнетрон Муравейский протаскивал через цехи таким же образом, как и свои «левые» комбинации.
— Пусть Веснин не делает святое лицо! — вопил Саня. — Я считаю, что там, в их бригаде, давно пора подрезать крылья Муравейскому.
В результате этого собрания Веснин получил «на вид». Ему было поставлено на вид отсутствие должного внимания к вопросам трудовой дисциплины в лаборатории.
Возвращаясь с собрания, Веснин встретился с Кузовковым, который с восторгом объявил ему:
— Я наконец разобрал, где ошибочка в вашем заданьице моим девочкам.
Кузовков достал тетрадку, из которой Веснин в свое время вырвал эскиз колебательного контура магнетрона, составленный Валей и Наташей. Практикантки снова воспроизвели этот злополучный эскиз с еще большей тщательностью: аккуратненькая катушечка, стрелки с надписью «к анодам магнетрона». Под этим чистеньким эскизом — такие же чистенькие строчки вычислений.
— Когда вы, Владимир Сергеевич, рисуете на электрической схеме черточку, то подразумевается проводник, не имеющий ни индуктивности, ни емкости, ни активного сопротивления, — говорил Кузовков. — Но в ваших многоанодных магнетронах соединительные проводники имеют индуктивность большую, нежели основной контур. Отсюда следует, что, во-первых, сама конструкция никуда не годится и, во-вторых, методика расчета должна быть совсем другая.
Веснин сначала хотел возразить Кузовкову, что эту схему он и сам уже давно забраковал, что он не поручал практиканткам снова составлять и просчитывать эту неправильную схему. Но он не стал возражать. Он был слишком утомлен, для того чтобы рассказать Кузовкову все это со всеми подробностями.
— Владимир Сергеевич, — продолжал Кузовков, — этот случай вас не должен огорчать. Работа в исследовательской лаборатории подобна труду земледельца: не все всходит, что посеется; не все вырастает, что всходит; не все поспевает, что вырастает; не все в закром приходит, что поспевает. Считайте, что вы произвели глубокую разведку. Кое-какие интересные данные вы получили. С моей точки зрения, боевое задание выполнено, на этом можно успокоиться.
Начальнику лабораторий Аркадию Васильевичу Дымову Кузовков выразил более определенно свое мнение об исследовательских работах Веснина в области сантиметровых волн:
— Веснин с работой по магнетрону зашел в тупик. Никаких конструктивных идей у него нет. Сейчас он просто бьется головой об стену. Жаль молодого человека…
Дымов и сам с сожалением наблюдал за бесплодными усилиями Веснина. Начальник лабораторий пришел к выводу, что Веснина действительно следовало бы оттащить от магнетрона хотя бы на время.
Для этой цели Дымов решил воспользоваться недавно полученным отношением из Института профзаболеваний. Между этим институтом и заводом была договоренность относительно клинического обследования работников вредных цехов. Предстояло направить нескольких человек из лаборатории на очередное обследование. Дымов сказал Веснину:
— Вы плохо выглядите. Мне кажется, что это результат не только переутомления, но и вашей работы со ртутью. Ртуть прежде всего действует на нервную систему. Идите завтра же в Институт профзаболеваний, ложитесь в клинику. Договорились?
Неожиданно для себя Веснин согласился.
Когда Дымов ушел, он начал приводить в порядок бумаги, относящиеся к текущей работе, но не утерпел и попытался набросать еще один вариант конструкции генератора сантиметровых волн… Эскиз выглядел так неубедительно, что не стоило пытаться разрабатывать его. Он сложил рисунок вчетверо, потом перегнул его в одну восьмую и разорвал на мелкие клочки.
Усталый и злой, вышел он из лабораторного корпуса и направился к проходной. Каждый день ходил Веснин по этой аллее, но только сегодня обратил внимание на пожелтевшие листья берез.
«Опали цветы, созрели плоды, — усмехнулся Веснин, — вся природа много раз менялась за эти месяцы, а я все ищу и не нахожу. Из тех семян, что посеял Рубель, не взошло ни единой живой травинки».
Веснин сел на скамью, вынул из кармана блокнот, тот самый, где впервые он нарисовал диски и подковки, подковки и диски. В сущности, дело и сейчас не так далеко ушло от этих первых набросков.
— Конец, точка, — пробормотал Веснин. — Мертвая точка…
«Согласно определению механики, — записал он в своем блокноте, — мертвой точкой называется положение, занимаемое движущейся частью механизма, когда все действующие силы находятся в мгновенном равновесии».
Он захлопнул блокнот. Мрачно темнели вдали кусты сирени, с которых давно опали пышные гроздья махровых соцветий. Незаметная весной жимолость сейчас была осыпана ярко-оранжевыми гранеными ягодами.
— Владимир Сергеевич!
Веснин поднял голову и увидел Артюхова. Михаил Осипович стоял в кепке и пальто, опираясь на свою палку с плоским набалдашником.
— Если вы никуда не торопитесь, — сказал Артюхов, — то давайте заедем ко мне. У меня сегодня вечер свободный.
— Я скажу вам по правде, Михаил Осипович, что совершенно не умею ходить в гости. Ваши домашние со мной не знакомы…
— Ну, мои домашние, друг мой, так заняты, что им, право, не до моих гостей. Ведь у нас народилась внучка. А одного такого кусочка живой плоти довольно, чтобы все взрослое окружение с ног сбилось, если это дитя первое и внучка единственная.