Магнетрон - Страница 23

Метеоролог обернулся. Но приятели, испугавшись собственной дерзости, убежали, не дожидаясь ответа.

День спустя мальчики встретились у памятника Богдану Хмельницкому. Здесь, сидя на сером граните, у ног бронзового коня, друзья обычно вели свои самые задушевные разговоры. В этот вечер обсуждался радиоприем.

— Это все обман, — говорил Толя. — В цирке даже гири картонные!

Мимо прошел высокий метеоролог. В сумерках кудри его казались серыми, бесцветными.

— Он, честное слово, он! — зашептал Толя.

— Он самый!

Внезапно молодой человек обернулся:

— Вы для чего сюда взобрались, ребята?

— Мы хотели вас спросить… Какой радиоприем бывает? — с отчаянной решимостью сказал Володя.

— А-а… Это вы, искатели резонанса! Прыгайте вниз и марш за мной.

Запретная для посторонних дверь «Центральной метеорологической станции» открылась, и мальчики следом за хозяином поднялись на второй этаж. В комнате было уже почти совсем темно. У одной из стен стояли длинные столы, на столах — коричневые ящики с круглыми черными ручками. Перед ящиками лежали плоские черные чашечки. Каждая пара была скреплена широкой стальной лентой.

Хозяин метеостанции взял одну такую пару и надел себе на голову. Стальная лента примяла волосы, черный шнур болтался под подбородком, на ушах — два черных круга. Лицо его удивительно изменилось.

— Это телефоны. Надевайте, ребята! — сказал он и протянул мальчикам оголовья с наушниками.

Володя взял наушники так осторожно, словно они были сделаны из хрупкого стекла.

Прохладные черные раковины прижались к ушам.

Хозяин повернул одну из ручек ящика, и на ящике ослепительным накалом вспыхнули лампы. В лампах вокруг раскаленного волоска громоздились пружинки и скобочки. Хозяин легонько постучал по одной из этих странных ламп, и в наушниках раздался далекий замирающий звон огромного колокола.

— Электронные усилители Нижегородской радиолаборатории, — внушительно сказал метеоролог. — Системы профессора Мочалова. Раньше у нас французские лампы «Металл» работали, но эти, мочаловские, лучше.

Володя находился за тридевять земель от Киева, в неведомом волшебном царстве. Верховный чародей, в очках которого отражались сверкающие лампы, тронул черную с белыми насечками ручку на коричневом ящике. В черных чашечках телефонов послышался мягкий щелчок, и открылось окно в какой-то безбрежный многоголосый мир. В огромной пустоте бродили шорохи, трески, тонкий, комариный писк «пи-и-пип, пи-и-пип», легкое посвистывание. Оголовье телефонов больно натянуло Володе волосы, но он боялся шевельнуться, чтобы не вспугнуть эти удивительные звуки.

Прозвучали обрывки музыки, и мужской голос произнес:

«Говорит Москва! Прослушайте содержание оперы „Евгений Онегин“, которая будет транслироваться из Большого театра».

Речь была не похожа на привычный Володе мягкий украинский говор.

Володя и Толя переглянулись:

— Говорит Москва!

— А вы мне толкуете — резонанс не получается! — произнес чародей. — Вчера у меня аккумуляторы сели. А они мне тут толкуют — резонанс!

Он снова тронул ручку с белыми насечками, и в телефонах зазвучал звенящий писк, в котором повторялось все то же: «Пи-пи-пи-пип, пи-пи-пи-пип…»

Повелитель волшебного царства посмотрел на часы:

— Нет времени с вами возиться, ребята. Сейчас метеосводку принимать надо… В другой раз придете. Спросите Льва Дмитриевича.

Померкло волшебное видение. Мальчики вернулись в серую действительность.

* * *

Веснин потянулся, зевнул. Перед глазами завертелись гигантские мельницы. Их прямоугольные крылья то вытягивались, то сужались. Расплываясь, крылья превращались в круги, круги сплетались в клубки. Клубки с треском разрывались, из них вылетали стрелы, звезды, сверкающие линии. Линии стучали, как дождь, и лились хлещущим, искрящимся, непрерывным потоком…

Лев Дмитриевич тряхнул кудрями, улыбнулся: «Значит, сами хотите приемник строить?»

В руках у него журнал, на обложке решетчатая, уже знакомая ребятам башня. С ее вершины летят во все стороны искры. Искры сливаются в линии, линии вновь льются, хлещут, как дождь. И сквозь этот хлещущий поток сыпались стеклянные диски и медные подковки, диски и подковки, подковки и диски…

Вечные читатели

В выходной день Веснин с утра пошел в читальню. Шелест страниц, чуть слышный скрип пера, шорох осторожно отодвигаемого стула, крадущиеся шаги читателей — все это занимало и развлекало Веснина, пока он ждал ответа из книгохранилища.

Рядом с Весниным сидел почтенный человек с пушистыми бровями, круглым румяным носом и бледной лысиной. Это был доцент филологического факультета университета — известный исследователь устного народного творчества Веснин не утерпел и заглянул в книгу, которую так сосредоточенно изучал его сосед.

В поле пашет мужик да понукиват,
Камни, корни сохой выворачиват, —

прочел молодой инженер.

Доцент перевернул страницу, и Веснин продолжал читать:

А у пахаря сошка кленовенька,
Захлестнуты гужочки шелковеньки.
А кобылка по сошке соловенька…

Оторвавшись, наконец, от сошки кленовенькой и гужочков шелковеньких, взор Веснина встретился с рассеянным, будто незрячим взглядом человека, сидевшего за столиком у окна.

Этого человека Веснин видел здесь часто. Веснин давно приметил и его несменяемый галстук кофейного цвета, и воротничок из того сорта, о каком принято говорить, что у него нет третьей стороны, пенсне с золотым зажимом, с прямоугольными стеклами, сверкающими подобно двум лезвиям безопасной бритвы.