— Какие стихи, скажите? Прошу вас в смысле «умоляю», как в данном случае выразился бы мой непосредственный начальник товарищ Муравейский, — неожиданно для себя изрек Веснин и покраснел до кончиков ушей.
Во цвете лет свободы верный воин, —
начала Валя дрожащим, жалобным голосом, —
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И юных дев лобзанья не достоин.
Костя Мухартов обожал обеих практиканток и был счастлив, когда видел которую-нибудь из них. Ваня Чикарьков с первого взгляда отдал предпочтение Наташе и оставался верен этому своему выбору.
— Плохи дела, Владимир Сергеевич, — заявил Ванечка, становясь между Валей и Весниным. — Когда магнетрон треснул, в схему ворвался холодный воздух. Парортутный насос не выдержал, и трансформатор накала тоже пробился. Мы это дело уже проверили.
Веснин смотрел, как Валя шла между колоннами лабораторного зала к выходу, как за ней закрылась дверь.
— Насос для схемы, — продолжал докладывать Чикарьков, — нам, возможно, Константин Ильич новый достанет.
— Муха службу сослужила, — тряхнул чубом Костя. — Теперь я на заводе вакуумщик известный: достану новый насос.
Веснин сидел у своего стола, подперев кулаком щеку, и смотрел на осколки прибора, который всего несколько минут назад мог генерировать сантиметровые волны. Теперь это были мертвые куски обгоревшего металла. Но молодой инженер не чувствовал себя ни сраженным, ни обескураженным.
«Магнетрон погиб, но магнетрон создан. Магнетрон создан, и принципы его работы ясны. Нечего сожалеть о том, чего не вернешь. Надо сделать новый прибор, более мощный, более коротковолновый, чем тот, который сгорел».
Это означало, что снова придется надеть хомут, снова работать сверхпланово и сверхурочно.
«Но делу ничем не поможешь, кроме работы», — решил Веснин.
Он взял блокнот с намерением нарисовать эскиз нового магнетрона. Но вместо вариантов генератора сантиметровых волн карандаш выводил множество маленьких эллипсов, которые, подобно продолговатым бусинам, низались друг за дружкой, сплетаясь в узор, похожий на ожерелье из много раз повторенной буквы «В». Молодой инженер закрыл блокнот, взглянул на полку с гнездами, в которых лежали неудачные модели, и усмехнулся.
«Была мечта, были искания, и вот, — он посмотрел на останки магнетрона, — снова мечты, искания, неудачи… Надо искать!» «Во цвете лет свободы верный воин, перед собой кто смерти не видал, тот полного веселья не вкушал…» — вспомнил он и улыбнулся.
В лабораторию вошла Наташа Волкова.
— Наташа, — проникновенным голосом сказал Муравейский, который уже успел вернуться из заводоуправления, — предчувствие должно было толкнуть вас сюда несколько раньше. Минуту назад здесь, в этом помещении, впервые в истории работал, возможно, первый в мире мощный магнетронный генератор. Но я, как Демон Тамару, сжег этот прибор пылкостью своего восторга.
Наташа увидела останки прибора на столе Веснина. Она взглянула на Муравейского:
— Вы это сделали нарочно. Возможно, и подсознательно, но все-таки нарочно.
Веснин обернулся:
— Вы несправедливы, Наташа! Просто мы позволили себе увлечься.
— Нет, это вы, вероятно, позволили себя увлечь!
— Не все же, Наталия Георгиевна, подобно вам, заговорены от увлечений, — отозвался Муравейский.
— Я сюда шла по делу, — сказала Наташа. — Кузовков просил передать вам вот это письмо, его по ошибке заслали в наш отдел.
На большом конверте, под штампом Бюро новизны Комитета по изобретательству, размашистым почерком было написано:
Муравейскому и Веснину по заявке № 113074
— Посуда бьется к счастью, — сказал Муравейский, взглянув на погибшую лампу. — Это долгожданный ответ на нашу авторскую заявку. Читайте же, дьяки, читайте мне вслух посланье от слова до слова!
Веснин разорвал конверт и развернул письмо.
— Да нет же, это не согласие о выдаче авторского свидетельства, — перечитывая вторично первую страницу послания Комподиза, сказал Веснин.
— Требуют разъяснений, не понимают описания? Что же, пошлем им фотографию действующего прибора.
— Нет, им и без фотографии все ясно, — спокойно произнес Веснин и положил письмо на стол. — Это отказ в выдаче авторского свидетельства.
Наташа шагнула к столу и смело, не спросив разрешения, прочла письмо из Комподиза.
— Муравейскому не повезло, — сказала она и ушла.
— Они ссылаются на авторскую заявку А. И. Ронина с приоритетом от 25 декабря 1932 года, — продолжал Веснин. — Ни разъяснений, ни дополнений электротехническая секция от нас не требует.
— Ссылаются на А. И. Ронина, на Арнольда Исидоровича! — вскричал Муравейский. — Знаете ли вы, кто такой Ронин, этот логарифмист с квадратным пенсне и потусторонним взглядом?
— Да, я его знаю. На его статьи я давно обратил внимание, а познакомился с ним этой весной в читальном зале Публичной библиотеки. Действительно, у него несколько необычная, примечательная внешность. Говорят, что он любезнейший человек…
— Я этого любезного хорошо знаю, — перебил Муравейский. — Года четыре назад, когда я еще был студентом, доцент Рокотов, который вел с нами практические занятия по физике, заболел. По его рекомендации на время его болезни был приглашен этот Ронин — молодой человек, окончивший инженерно-физический факультет Ленинградского политехнического института. В первый же день он объявил нам, студентам, что это просто глупо — вести экспериментальные занятия с нашим несовершенным, несовременным оборудованием. Что даже у школьника должно хватить воображения на то, чтобы реально представить себе любой из предусмотренных программой практических опытов, и будет лучше, если он использует наше время на то, чтобы рассказать нам о последних, имеющих проблемное значение работах в области физики. Мы-де, мол, не школьники и всю практическую программу в свободное время сможем выполнить сами. Впрочем, полностью ему развернуться не удалось. После вступительной беседы о волнах, частицах и о принципе неопределенности он заболел, потом наступили каникулы, а там выздоровел наш доцент. И знаете, кто был этому больше всего рад?.. Наш Ронин. В прощальной речи Арнольд Исидорович мотивировал нам свое нежелание заниматься преподавательской работой. «Институт — это маленький островок, — сказал он, — островок среди бурлящего океана жизни. И на обдуваемых ветрами океанских островах живут только бескрылые насекомые. Обладатели крыльев здесь подвергаются риску неуправляемого полета, и их в конце концов уносит ветер».